По заявке: «Невеста, убитая женихом, пытается донести до его родных правду».***
– Это глупо.
Твоё лицо так же бесстрастно, как и всегда, а голос – полон обычного безразличия. Будто я говорю о разведении кроликов в Австралии! Господи, да тебе же совершенно наплевать! Как я раньше этого не видела?
– Полная дура... – заканчиваю я уже вслух.
Ты киваешь всё так же спокойно: «Да, дура, я знаю. И что?» Ты не соизволил даже приподняться из-за стола, так и сидишь в этом дурацком кресле, сцепив руки у подбородка. Словно я в магазин ухожу!
...Я столько держала это в себе. Ты всегда был такой логичный, такой спокойный. Закатить тебе сцену казалось глупым, детским. Я же всегда боялась что ты уйдёшь, если узнаешь, какая я на самом деле истеричка. А теперь не уйдёшь, ха-ха, я ушла первой. Теперь – можно.
– Ненавижу тебя, – выдыхаю я.
В твоих глазах впервые за сегодня промелькнуло выражение. Что не ждал, скотина, от миленькой и тихенькой?!
– Ненавижу, ненавижу, кем нужно было быть, чтобы сразу не понять, какой ты урод?
Надо же, опять мелькнуло. Больно, зайчик? А вот почувствуй себя на моём месте!
– Ты говорил, что меня любишь! – пытаешься ответить; а вот хрен тебе, слушай. – Любишь?! Да ты даже не знаешь, что это! Ты – чурбан бесчувственный, камня кусок, ты мать родную и то не любил! Я то радовалась, что ты не такой, как все! Спокойный! Умный! Легко быть спокойным, а, когда на всё плевать?!
Не сдерживаюсь, сгребаю фотографии с комода, кидаю на пол. Звон. В глазах стоят слёзы, опять, опять, сколько ж я из-за тебя, урода, плакать буду?! Разворачиваюсь, почти бегу к двери. Осколки рамок от фотографий хрустят под ногами.
Слышу, как выдвигаешь ящик комода – сволочь! – у тебя же там ежедневник, я знаю! Опять планы?! «Найти себе новую невесту»?!
– Эни, – тихо бросаешь ты.
– ЧТО??! – гарпией кричу я, разворачиваюсь.
Пистолет?..
Откуда?
***
Мне так... больно? Нет. Мне... никак.
«Рич, он же в меня стрелял! – проносится в голове. – Я в больнице? Или это сон?»
Опускаю глаза. Страшно. Мои руки, моё тело, моя грудь... а вот мир вокруг такой странный. Всё горит и словно плывёт перед глазами. Ничего не понимаю...
***
Прошло много времени, прежде чем я поняла правду. Я привидение. Как глупо и смешно. Пытаюсь заплакать, но не получается.
Но я не собираюсь мириться.
Пусть все твои родные узнают, какая ты паскуда! Все они, все, кто говорил мне: «Ричард очень хороший, он просто не всегда умеет выражать чувства». Хороший?! Да он чудовище!
***
Я поняла, что место, где я нахожусь – наш дом. Как мерзко, мерзко, что было что-то «наше»!
Когда я смогла нормально видеть, то поняла и, что я в том самом кабинете. Прошла в спальню. Ты сидел на кровати, сцепив руки и облокотившись на них. Не заметил. И при жизни-то не замечал!
О чём ты думаешь, сволочь? О том, что сгоришь в Аду? Или о более близком – что поймает полиция?! Впервые в жизни не всё спланировал... как больно будет провести лет десять в тюрьме!
Ты поднимаешь голову с рук, и я вижу, что твоё лицо абсолютно спокойно. Я думала, что тебя снедает совесть! Что ты страдаешь, хотя бы беспокоишься... О боже, как я угадала. Ты не знаешь, что такое чувства, ты монстр!
***
Наутро снова обхожу дом. Пытаюсь выйти, но что-то не пускает меня. Через все двери и стены я прохожу спокойно, а на улицу – не могу.
Ты добился своего, Ричард! Я так и не ушла.
Хочу заплакать, но слёзы снова не текут.
Что это?.. Газета?
«Эн Лайт... в подворотне... убийца... наркотического опьянения... пистолет... кольцо убитой...» Сволочь!! Ты спланировал даже мою смерть! Да чувствовал ли ты хоть когда-нибудь, да умеешь ли ты страдать, если даже убив меня, пошёл подставлять кого-то?!
...Ты не уйдёшь так легко. Бог не забрал меня. Он дал мне шанс отомстить. И значит, месть моя – святая.
***
Джеймс резко вскакивает на кровати, шарит по одеялу.
– Приснится же такое...
Он встаёт с постели и бредёт в ванную, плещет себе в лицо холодной водой.
– Всё, больше никакого виски по вечерам. Бедная Эни... А братишке-то как сейчас нелегко...
Джеймс задумчиво смотрит в зеркало и скребёт подбородок.
– Чёрт, побриться надо.
***
Уроды! Они стоят друг друга! Почему я думала, что у этого ублюдка окажется нормальный брат? Подумать только, а ведь я считала Джеймса хорошим человеком!
Но стоило ожидать. Джеймс как-то обмолвился, что после армии им с Ричем всё время снится, как умирают товарищи... Да, после оторванных взрывами конечностей моя непримечательная смерть должна была оставить его совершенно равнодушным.
Надеюсь, в этой семье найдётся хоть один нормальный человек.
***
Джеймс сочувственно смотрит на брата. Но Ричард никогда не позволял жалеть себя, и даже сейчас Джеймс не знает, что сказать, чтобы не задеть его.
– А мне сегодня Эн снилась, – бросает он, лишь бы заполнить молчание.
– Мне тоже. Она мне часто снится.
«Странно. Ричарду я пока не являлась. Неужто и он способен иногда чувствовать? Ха. Подсознание-то не задавишь!»
***
– Мне сегодня снилась Эн, – бросает миссис Дорин и ставит тарелку на стол. – Мне кажется... это Рич виноват в её смерти.
– Да, – вздыхает мистер Дорин и откладывает газету. – Он не должен был отпускать её одну так поздно. Но ты же помнишь Эни – никогда никого не слушала, – мужчина берёт ложку и пробует суп. – Ох, бедный Ричард, как он теперь без неё?
«Бедный Ричард?! Бедный Ричард?! Это я, я, я бедная! Пожалейте меня!»
***
Опять, опять в этом кресле, сволочь! О, как я тебя ненавижу, как я ненавижу твоё кресло, и этот стол, и когда ты вот так сцепляешь пальцы...
Интересно, хватит ли мне сил, чтобы написать на стекле? (Так ведь обычно делают в фильмах?) Если уж я смогла выйти из дома, значит, должно получиться.
«У-б-и-й-ца», – вывожу я. Уф, это было нелегко!
Оборачиваюсь и победно смотрю на тебя. А ты... сидишь в кресле и глядишь в стену. Эй! Я здесь! Я здесь! Посмотри на окно! Посмотри в окно, чёрт бы тебя побрал!!
Но ты всё так же думаешь. Становится скучно. Хожу по комнате. Посмотри в окно, посмотри в окно, сволочь! Ой. Сработало?
Ты бросаешь взгляд на окно, но почти все буквы уже исчезли. Осталось только полустёртое « у й».
– Джеймс! – вздыхаешь ты и подходишь к стеклу. – Как ребёнок, честное слово...
Рукавом стираешь буквы, на которые я потратила столько сил.
***
Скотина! Скотина! Скотина!
Ты не обращал на меня внимания при жизни, зачем тебе теперь мой портрет?!
Отходишь и смотришь на огромную, метр на метр, фотографию. На ней я с цветами в волосах, смеюсь и танцую.
Скотина.
Будешь изображать перед родными убитого горем?
«НЕНАВИЖУ», – с трудом вывожу я на бумаге.
Оборачиваешься на шорох.
Моргаешь.
Подходишь к столу.
Качаешь головой, трёшь виски, фыркаешь:
– Надо больше спать.
И бросаешь листок в мусорку.
...?!!
***
«Ненавижу, ненавижу, ненавижу», – думаю я.
А вместо этого стучу на компьютере: «Ты сделал это! Все узнают!!»
О, здесь-то ты заметишь! Компьютер ты всегда замечал!
И вправду, подходишь к столу, хмуришься: ты ведь закрывал крышку ноутбука?.. Видишь надпись.
– Эн?
Растерянно озираешься. Никогда не видела у тебя такого выражения! Стоило того, чтобы посмотреть...
– Эн, это ты?! – но даже сейчас в твоём голосе нет испуга, скорее изумление.
Ты нажимаешь на какую-то кнопку, вызываешь стартовую панель и... включаешь Paint? Сохраняешь скриншот??
– Глупо.
Ты открываешь браузер, грузишь поисковик. Думаешь позвать экзорциста? Он мне не помешает! Ой, или помешает?..
«Лучший психоанали...»
СВОЛОЧЬ!! Какой психоаналитик?! Ты думаешь, что я галлюцинация?! Нет, ты меня заметишь! Пусть после смерти, но заметишь!
Подпрыгиваю, висну на портрете, проваливаюсь сквозь стену в соседнюю комнату. Возвращаюсь, пробую снова. Фотография с жутким грохотом обрушивается на комод.
Получил, козёл?!
– Эн?
Ты никогда, никогда меня не любил! Скотина! Как ты мог поднять на меня руку? Как ты смел? Какое право ты имел на меня?!
Жаль, что я не могу крикнуть это тебе в лицо. Жаль, что не хватило духу сказать это при жизни.
Ты встаёшь-таки со своего кресла и подходишь к портрету. Поднимаешь. Дырка, как от пули, прямо на сердце – фотография наткнулась на подсвечник. Я это не планировала, но как эффектно! Вздрагиваешь – проняло, а? проняло?! – и вешаешь фото на место.
– Совпадение.
Что-о-о?! Мне казалось, что силы иссякли, но злость тут же придаёт мне их. Ураганом ношусь по комнате, скидываю фотографии, кидаюсь тарелками – следовало сделать это давно!
Улыбаешься.
...Улыбаешься?
– Эн. Ты не мертва!
Не мертва?! А как ты это назовёшь?! Машу рукой у твоего носа, но ты, конечно же, не видишь.
– То есть, мертва, но... – ерошишь волосы таким детским жестом; мне он так нравился когда-то. – Но не насовсем. Я же думал, что смерть – это... А ты...
Да-да, ты считал, что наша последняя стадия – гроб и черви. А вот чтобы ты не смог найти слов, Рич, не припомню.
Но чему ты, сволочь, улыбаешься?!
***
До самого вечера сидишь в кабинете, бормочешь какую-то чепуху. Я не отвечаю, даже не роняю больше ничего – сил нет. Я устала настолько, что комната снова кажется призрачной, ненастоящей. Потом вспоминаю, что призрак здесь я.
Плыву за тобой в спальню. Раздеваешься, ложишься – как ни в чём не бывало!
– Эн, а мне кажется, я тебя вижу, – с хитрой улыбкой говоришь ты. – Ты стоишь у стола, да? В углу?
Как ты?.. Ты не мог меня видеть! Меня никто не видит! Может быть, потом, когда я накоплю сил, но в таком состоянии...
– Вру, конечно. Не вижу. Просто ты бы встала именно туда.
Снова улыбаешься, подкладываешь руку под голову и мгновенно засыпаешь. А ведь говорят, хорошо спят те, у кого чистая совесть!
Всё вокруг постепенно обретает краски, становится всё более натуральным. И я вижу, как ты улыбаешься, бормочешь что-то во сне.
Такая милая улыбка, такая детская... А ведь я за неё тебя полюбила, знаешь? Только сейчас понимаю, как же давно я её не видела. Почему? Вспоминаю...
Подумать только.
Мы же почти не разговаривали последние недели! Почти всегда ты бросал лишь: «Привет», «Пока», – а я только кивала. Ты всегда был немногословен, а я так обижалась, что решила не разговаривать. О боже, и несмотря на это, мы собирались пожениться?
Чему ты улыбаешься, Ричард?
Зачем ты убил меня?
***
– Эни? – спрашиваешь утром. Смотришь в зеркало. – Мне надо на работу. Ты будешь здесь, когда я вернусь?
Ты бы хоть раз так спросил, пока мы были вместе!
– Пока.
Дверь закрывается, а я... отправляюсь к твоей маме.
***
«Ненавижу».
«Ненавижу».
«Ричард».
«Убийца».
– Ник! – слабо зовёт она и хватается за сердце. Оседает на пол. Муж прибегает на крик, подхватывает её. Женщины хватает только молча тыкать в сторону стола, где я кетчупом писала всякий бред.
Но мистер Дорин не смотрит туда, его взгляд прикован к жене. Её глаза закрываются и голова падает на бок. Ой! Что же я наделала?..
***
Ричард сидит на кушетке, гладит мать по руке. Врач говорит ему, что с ней всё будет в порядке. Рич кивает.
– Пора идти, – бросает Джеймс.
Ещё кивок.
Выходят.
Рич говорит, что его не надо подвозить, садится в машину.
– Не трогай маму! Если хочешь наказать меня – накажи, но ведь они всегда были добры к тебе, за что их?
Я вспоминаю.
Как встретила меня объятьями миссис Дорин – Анна, – как мистер Дорин на радостях сказал, что он готов полностью оплатить свадьбу, как Джеймс приговаривал, что у меня только один недостаток – я занята его братом.
Как улыбался Рич.
Я мотаю головой. И несусь в дом родителей Ричарда – отмывать кетчуп, пока его не увидел кто-то ещё.
***
Силы почти оставляют меня. И снова дома я оказываюсь лишь под вечер.
– Эн? – сразу поднимаешь голову ты.
И как почувствовал, сволочь...
– Пожалуйста, не трогай маму. И остальных. Они ведь ни в чём не виноваты! – снова просишь ты.
А меня ты слушал?! Мои крики о помощи, мои просьбы?!..
Вспоминаю, что не могла просить о помощи, так как умерла очень быстро. Но когда факты останавливали обиженную женщину?
– Пожалуйста! Ты слышишь, Эн?
Да слышу, слышу! Я уже знаю, что не трону их... Эта милая Анна, шутник Джеймс и честный, щедрый Ник... Я не могу поступить так с ними. Только с тобой, сволочь.
– Подай знак!
Как ты себе это представляешь, интересно? Пожимаю плечами, беру ручку и провожу диагональную линию. У нас всегда так было: диагональная – да, вертикальная – нет.
По твоему лицу расплывается уж слишком широкая улыбка. Такой я у тебя никогда не видела.
Ёжусь.
Поздравляю, дорогой, ты напугаешь даже призрака.
***
– Эн, ты тут? – спрашиваешь перед сном. – Спокойной ночи...
И снова засыпаешь. А я остаюсь изумлённо смотреть. Как ты ухитряешься быть настолько спокойным?! Может, и не было этого? Может, меня и вправду убил наркоман в подворотне? Может, я вообще ещё живая?.. Пытаюсь пройти сквозь кровать. Прохожу.
Лежу на полу, смотрю на доски кровати. Слышу твоё сопение. Думаю.
Почему мы всё не обсудили?.. Ах, да, «я боялась, что ты уйдёшь, если узнаешь, какая я истеричка». Ты был такой логичный... холодный... Я так не умела. Казалось – была должна. Обязана соответствовать...
Какая чушь! Почему я так думала?..
...Воспоминания приходят так тяжело...
Кажется, ты смотрел на меня, как на дуру, когда я плакала. Да, точно! И я решила, что больше не буду плакать при тебе... Что ты всё равно не поймёшь.
И вправду – дура.
Может быть, стоило всё обсудить... Мы бы нашли выход...
Теперь неважно, – обрываю себя я. Завтра попробую снова. Ты прав, это честно – мстить только тебе.
***
Ты помнишь мои шаги?
Ты помнишь, как я напевала колыбельные?
Я могла бы стать матерью. Я могла выйти замуж. Я бы закончила медицинский, я бы стала врачом, я бы помогала людям!.. Может, я бы открыла какое-нибудь лекарство!
А ты мне всего этого не дал. Ты лишил меня всего мира. Ты лишил мир меня.
...Поэтому слушай, как я иду, вздрагивай, когда ветер донесёт мою песню, снова и снова находи мои фотографии на полу.
Чему ты улыбаешься?
***
– Я думаю, наши сыграли просто отвратительно! Ты видел этот гол? Даже пятилетний ребёнок смог бы...
– Тс-с-с! – неожиданно шипишь ты. Глаза у тебя безумные. – Ты слышишь, каблучки стучат?
Джеймс моргает.
– К-какие каблучки?
Берёшь себя в руки, мотаешь головой.
– Извини. Иногда мне кажется, что Эн ещё рядом.
Джеймс сочувственно кивает, а ты подмигиваешь, пока он не видит: «Мы-то знаем, что мне не кажется, правда, Эни?»
К-какие каблучки, Ричард? – вслед за Джеймсом спрашиваю я. – Я стою за твоей спиной. Я не хожу по комнате!
***
Прошло два дня. Мне кажется, я схожу с ума, и вместе со мной – Рич.
Он всё время говорит. Он раньше за день столько не говорил, сколько теперь за час. Всё время спрашивает, чего же мне не хватало. Почему я хотела уйти.
«Ты не любил меня», – наконец пишу я.
– Любил, – ты становишься прежним, холодным и спокойным. – Я никого так сильно не любил, как тебя.
«Ты, – замираю, – никогда не говорил».
Наверное, в этом вся правда. Мне нужно было слышать постоянные подтверждения, а ты молчал...
– Но зачем?? – изумляешься ты. Впервые в твоём голосе столько чувства. – Ведь мы же вместе! Ведь ты же знала, что я люблю тебя. Ведь ты же... знала?..
С этого момента ты говоришь только о своей любви. Я узнаю, что ты помнишь, какого цвета у меня глаза. Ты помнишь мой шрам на мизинце – о Господи, я бы о нём не вспомнила, откуда ты... – ты помнишь мою любимую песню, и смех, и улыбку, и...
«Господи, забери меня обратно, – молю я. – Я не хочу мстить. Забери меня к себе, Боженька...»
Но я всё ещё тут.
И Ричард всё ещё сходит с ума.
***
Я больше не отвечаю ему. Я не хожу по дому и ничего не роняю, я не пою песни и не пишу на стёклах. Меня здесь нет.
– Эни! Эн, почему ты не отвечаешь?
Меня здесь нет, Ричард.
Ты перестаёшь шинковать помидоры, ссыпаешь их в кастрюлю.
– Ты всегда была стервой.
Что?!
– Всегда молчала... готовила гадости, которые сможешь на меня вылить, да?
Твой тон всё такой же спокойный. О, как я ненавижу твой спокойный тон! Но лучше он, чем безумие, которое всё чаще мелькает в твоих глазах.
Оно мелькает.
– Ничего, Эн. Мы скоро встретимся.
А?.. Ты что делаешь?! Ты с ума сошёл?! Положи нож! Положи его, Ричард! Пытаюсь толкнуть его, но прохожу сквозь.
По горлу ножом, рехнулся, я всегда говорила, что у тебя в доме слишком острые и слишком большие ножи, надо вызвать скорую... Я опускаю взгляд и понимаю: уже не надо.
Любимый мой, что же мы наделали?